ХАЙФА ИНТЕЛЛИГЕНТНАЯ

Хайфа - город интеллигентный. Это вам любой русскоязычный израильтянин скажет. Именно здесь, когда в 91-ом году с лязгом захлопнулись ворота США, осела основная масса советских кухонных диссидентов, обильно разбавив восточный базар оленьими свитерами и собраниями сочинений Мандельштама.

Как-то раз шатаясь c моей скво в районе порта, увидели олдскульного интеллигента. Прилично одетый мужчина лет 55-ти, с длинными с проседью волосами и хемингуэевской бородой воседал на скамейке, подставив чело последним солнечным лучам уходящего дня. И до того одухотворенным было то чело, что у меня возникло желание немедля вынуть мольберт и грубыми уверенными мазками запечатлеть на холсте красоту момента. Думал ли он о несовершенстве и дуализме мира, а может, вспоминал что-нибудь лирическое из Окуджавы - того я не ведаю. Но явно о чем-то таком думал.

Сели мы на почтенном расстоянии, дабы не нарушать покой отдыхающего. Вокруг - красота! Небо окрасилось багрово-красным, нежный клен распустил свои кудри, ивушка всплакнула, журавлик взмахнул, ну и вот это все прочее. Короче, сидим, жрем чипсы. То есть, моя скво, будучи из хорошей интеллигентной семьи, конечно же кушает, а я жру, потому как быдло пролетарское, но не суть.

И все бы хорошо, но к морскому бризу добавился резкий запах растворителя. Источником запаха оказался наш интеллигентный сосед, сосредоточенно растирающий ладонями большой полиэтиленовый пакет. Закончив растирание, мужчина поднес пакет к носу, и с серьезностью опытного дегустатора понюхал содержимое. Оставшись недовольным результатом органолептического обследования, мужчина вынул из кожаного жакета тюбик, щедро выдавил в пакет янтарной гелевой массы и повторил ритуал с растиранием. После чего поднес пакет к лицу, и начал комплекс дыхательных упражнений, чем-то напоминающих пранаяму: глубокий вдох - задержка - медленный выдох.

Совершив несколько повторов, мужчина вскочил, и заходил взад-вперед, хаотично подрыгивая ручками и ножками. При этом каждая конечность двигались совершенно асинхронно. Из полости рта доносились нечленораздельные булькающие и каркающие звуки, местами принимавшие форму совершенно рандомных слов, ну вроде бы как припевы у ранних Korn: матамбда-крататука-патиссоны-ыыыааажбп-арматура.

Со стороны казалось, будто полоумный кукловод-эпилептик играется с тряпичной марионеткой в натуральную величину.

Короткий передых на скамеечке, ритуал с вызовом ацетонового джина - и диавольский танец повторялся снова.

Подавившись крошками от чипсов, мы с моей скво одновременно сказали что-то вроде “О боже мой, да он же совсем не в себе!” и бросились вызывать парамедиков. И, на всякий случай, экзорциста.

Или вот, к примеру, ходил я в другой раз на рынок, пополнить запасы продуктов питания. Смотрю – возле пирожковой лавки, подстелив картонку, сидят двое приличных интеллигентных людей. Один в капитанской фуражке и тельняшке, другой просто в трико, обсуждают что-то свое, интеллигентское, очень даже может быть, что и переписку Пушкина и Чаадаева. У морского волка в руках флакончик “Пшеничной”, из которого он булькает в одноразовые стаканчики, у второго, который в трико, кажется, томик Пастернака, не разглядел в сумерках.

Пока стоял в очереди, тот, что был на разливе, невесть откуда достал изгиб гитары жёлтой, бренькнул заскорузлыми пальцами по струнам, и затянул “Чуть помедленнее кони”, безбожно фальшивя и не попадая в ноту, что в принципе его не смущало, так как “Пшеничная” подошла к логическому завершению. Не смущало это и зрителя в трико, каковой зритель, подкурив фильтр сигареты, окуклился и завалился на бочок, рядом с уже початой полторашечкой “Оболони”.

И до того пронзительна была та песня, что подхватили меня кони разудалые-вороные, да понесли бричку по дорогам ухабистым, через поля пахотные, через степи бескрайние, да и занесли прямиком в чорную меланхолию, в размышления невеселые о трагедии оторванных от корней наследников великой культуры, которых притесняли на родине и не поняли на чужбине. Но потом вспомнил, что совсем не тех я сословий, нет во мне вот этой интеллигентской закваски, нет вот этого вот надрыва, тоски вот этой вот экзиц… эскизто… экзыстыациональной, блять. В общем, отпустили меня кони да и ускакали в закат. А я прискакал домой, заварил чай, пожрал пирожков. С картошкой.